В творчестве Нины Красновой можно пронаблюдать три основных направления: поэзия, проза и эпистолярный жанр. Стихи Нины мне знакомы по Литературному институту имени А.М. Горького, когда мы учились с ней на одном курсе и на одном поэтическом семинаре Евгения Долматовского. Еще в ту пору я с интересом наблюдал за ростом этой интересной, смышленной, хрупкой и очень чуткой к чужим страданиям девушки. Помню один эпизод, который произошел на моих глазах: какая-то благообразная плачущая старушка заплутала оттого, что плохо видела, и стала просить помочь ей перебраться сквозь двор нашего института с Большой Бронной улицы на Тверской бульвар. Ворота были закрыты на замок, и все студенты только руками разводили и убегали по своим делам или шли в столовую, а Нина Краснова пошла в хозяйственную часть, взяла ключ от железных ворот и пропустила старушку. Такое отношение к окружающим она продолжает поддерживать в себе и сейчас, поскольку ее отзывчивость дорогого стоит. На семинаре она тоже всегда вступалась за того обсуждаемого студента, которого по той или иной причине излишне критиковали, подчас необоснованно набрасываясь чуть ли не всем семинаром. Она никогда и никому не завидовала, а умела искренне радоваться чужому успеху, вследствие чего оказывалась непонятой большей частью семинаристов: как это можно радоваться чужому успеху!.. Эта черта ее характера граничила в сознании многих с наивностью, свойственной людям не от мира сего. Вот это и выделяло ее среди остальных, как будущую неподдельную творческую личность. С такой же наивной добротой и отзывчивостью она пыталась приближаться к знаменитым прозаикам и поэтам, но часто не находя к ним прямых дорог, вынуждена была обращаться к мэтрам окольными путями, а именно через эпистолярный жанр. Отсюда и огромное количество писем от знаменитостей разного ранга, начиная с Николая Старшинова, Владимира Солоухина, Виктора Бокова, Андрея Вознесенского, Виктора Астафьева и кончая сотрудниками столичных журналов и газет, однокурсников и коллег по творческому цеху. Китайские мудрецы говорили, что дорога в тысячу ли начинается с первого шага. Вот и дорога Нины Красновой начиналась с тех первых шагов, которые она сделала еще в школьные годы, когда свои первые стихи читала по просьбе учительницы по литературе перед своими изумленными одноклассниками. А в Литературный институт она пришла практически состоявшейся поэтессой, поскольку уже в эти годы ее стихи стали публиковаться в столичной периодике. Особенно тепло ее принял возглавлявший с начала семидесятых годов поэтический альманах «Поэзия» Николай Константинович Старшинов. Самые нежные письма от этой дружбы с блестящим поэтом и прекрасной души человеком остались у Нины Красновой.
Надо сказать, что он не один десяток имен вывел на поэтическую орбиту, будучи человеком открытым, порядочным и неравнодушным к тем талантам, которые стучались к нему в альманах. Помню, я пришел в кабинет Старшинова, и ему как раз позвонили из радиостанции «Юность». Он тут же предложил:
«Сережа, Вы у нас печатались, поэтому я переадресовываю Вас на радио, где они хотят представить одного молодого поэта, открытого нашим альманахом». Так я, благодаря Николаю Константиновичу, впервые, негаданно нежданно попал со своими стихами на радиостанцию, которую с интересом слушала вся огромная страна.
С большой теплотой вспоминаю поэта Александра Петровича Межирова, рекомендовавшего меня в Союз писателей СССР, Михаила Давыдовича Львова, который дал мне возможность появиться в журнале «Новый мир». Марк Андреевич Соболь благословил мои стихи в «Литературной газете». Но такое отношение к литературной молодежи питали далеко не все видные, маститые и заслуженные. Поэтому и Нина Краснова на долгие годы была отлучена после института от серьезного вхождения в большую литературу, находясь у себя в Рязани, тогда как бурная литературная жизнь кипела в столице. У нее выходили книги стихов, она выступала, даже ездила за границу в те годы (поездка в Польшу описывается ею в книге довольно подробно. С.К.), но ей не хватало тесного общения с творческой средой, где алмаз затачивается только алмазом и ничем другим, отсюда и рождение подлинного бриллианта. К тому же важно было попасть на глаза видных критиков, без мнения которых мало что могло измениться в жизни поэта. А они редко кого внедряли в литературный процесс. Вбрасывалась горстка счастливчиков, и хватит! С горсткой и носились, без конца цитируя одни и те же находки, когда-то кем-то из первых критиков отмеченные в печати строки того или иного поэта. Теперь от тех вброшенных имен мало что осталось, но таков процесс процеживания: выбрать то, что удобно, понятно, более прогнозируемо. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не вякало…
Периферия, пусть даже и не такая далекая, как Рязань, сказалась на ее становлении тем, что Краснова осталась непонятой у себя на малой родине. Так зачастую случается с людьми, которые выделяются своей неординарностью, одаренностью, удачливостью. Все это не может вызывать недовольство со стороны пишущих земляков, которые вместо поддержки начинают только отравлять существование доморощенному таланту. Может быть, по этой причине Нина Краснова не обзавелась семьей после распавшегося студенческого брака с одним из старшекурсников. Может, она сама в дальнейшем не пожелала связывать свою свободу, дабы не положить творчество на алтарь служения быту, семейному очагу. Это тоже подвиг: всего себя посвятить творчеству и сделаться знаменитым, может быть, таким же, как ее гениальный земляк поэт Сергей Есенин. Кто знает, как лягут монеты согласно китайской классической книге перемен, как повернется колесо Фортуны, каким окажется расположение звезд, курирующих талант Нины Красновой?
Как бы то ни было, но я держу в руках красиво оформленную, полновесную книгу «Цветы запоздалые», которая вышла в начале 2003 года в издательстве «Книжный сад» с предисловием известного прозаика, критика и издателя журнала «Наша улица» Юрия Александровича Кувалдина. Кстати, и издательство «Книжный сад» тоже является детищем Юрия Кувалдина. Эта книга объединяет в себе только два направления творчества Красновой: прозу, представленной в виде путевых заметок, воспоминаний, литературоведческих опытов и глубоких размышлений о творчестве поэта-песенника А.Н. Фатьянова, и классика русской литературы Ф.И. Тютчева.
Эти две работы Нины Петровны Красновой делают ей честь, потому что она во многом восстанавливает справедливость по отношению к именам этих талантливых русских поэтов, выделенных автором из разных эпох и разных социальных слоев, но объединенных одним общим мерилом, именуемым творческим даром или искрой божьей.
Автор литературоведческих статей о двух поэтах в непринужденной форме ведет диалог с читателем, свободно уходя в лирические отступления, в размышления на ту или иную, захватившую ее тему, связанную с разбираемыми стихами или затронутыми персонами из окружения того или другого исследуемого поэта. Так она открыто и искренне говорит читателю о том, что не знала, кто такая Геба, которая упоминается в стихотворении Тютчева «Весенняя гроза». А потом, прояснив, что это дочь Зевса и Геры, богиня юности, подносящая кубки вина богам во время их пиршеств на Олимпе и, попутно дав понять читателю, что кроме вина она еще делится с богами мужского пола любовью, свежестью, то есть, позволяет себя «гебать», то тут и вовсе мифы, а через них и стихи, в ее устах оживают и обретают новые краски и скрытые от читателя смыслы…
Кроме того, она затрагивает личную жизнь поэта Ф.И. Тютчева, поэта, мудреца, дипломата, знатока многих европейских языков, патриота России, который
( примечание К.С.) в свое время ратовал за то, чтобы русские войска, освободив болгар, выбили турков из Босфора и Дарданелл и овладели Стамбулом, то есть Константинополем, дабы иметь беспрепятственный выход в Средиземное море.
По полной программе достается от Нины и ее современникам, коллегам по перу, которые ее задарили своими книжками, а она вынужденная читать какого-то Тютькина, не имела возможности засесть за изучение настоящего поэта, то есть Тютчева. Читая это место в исследовании о Тютчеве и хохоча над бедными тютькиными, которые ничего сами по себе не значат, а только отвлекают внимание поэтессы, я подумал и моем пагубном воздействии на творческом становлении Нины Красновой, поскольку тоже имел неосторожность подарить ей пару-тройку своих стихотворных сборников…
Она не без женского пристрастия разбирает личную жизнь Тютчева, который
страстно любил и первую и вторую жену, при этом, не отказывая себе в удовольствии иметь и любовницу. Краснова сравнивает женщин Тютчева с Натальей Гончаровой и считает, что они были ничуть не хуже ее, а, может, даже были интереснее и благороднее, чем эта холодная, изменяющая мужу Наталья, о которой автор исследования говорит неодобрительно, называя ее «моргучей куклой».
Затрагивает она и несправедливое отношение со стороны литературной общественности к поэту Федору Ивановичу Тютчеву, именем которого не назвали ни одной литературной премии.
Интересно и полно раскрывает Краснова и личность поэта Алексея Фатьянова, необыкновенный песенный дар которого покорил миллионы сердец, хотя сам автор дорогих и знакомых всем песен пребывал в положении бедного родственника у тогдашнего литературного чиновничества, не издавшего при жизни ни одной его поэтической книжки. Она находит творческие истоки этой личности и доказывает, что Фатьянов возник не на пустом месте, а у него в роду были люди значительные, именитые, а Владимирская область и город Вязники, где он родился и которые он воспел в своих стихах, действительно достойны пера этого прекрасного русского поэта. Она приводит полные тексты стихотворений, которые стали любимыми песнями в нашей стране, начиная с послевоенных лет и по сию пору.
Вполне естественно, что автором и редактором книги «Цветы запоздалые» были включены поэтические циклы, куда вошли любовная лирика поэтессы и стихи, охватывающие всевозможные размеры, формы, направления, начиная от серьезных, философских раздумий, до злободневных иронических пассажей, от скабрезно-скоморошных игровых частушек, до экзерсисов в духе новатора и вечного авангардиста А.А. Вознесенского, кстати, весьма почитаемого Ниной Красновой.
Всё это свидетельствует не о всеядности автора, а о широком творческом диапазоне, о полифоническом звучании музыки ее души.
Трудно удержаться, чтоб не привести пример из тех или иных направлений, предложенных поэтессой в данной книге:
…………………
О, се Ниночка!
Осени ночка…
О, се Ниночка,
Не имеющая ни дочки, ни сыночка…
О, се Ниночка! –
В глазах синеющая сининочка…
О, се ниночка,
Осеняющая поэта осениночка…
О, се Ниночка – селяниночка…
Се Нина – землячка Есенина
(И боковского ученика Сенина).
Се Ниночка – есениночка!
Гой еси, Ниночка – есениночка!..
Вот Нина играет, я бы сказал, балагурит в свойственной народу манере:
Под Егора-тракториста
Я разов ложилась триста.
Не искусен он в речах,
Но у него такой рычаг!
Вспоминаются частушки, которые собирал с давних пор поэт Николай Старшинов. Я еще в семидесятые годы переписал у него самые забавные из его коллекции. Там были и похлеще тех, которые написала Нина. Но все равно это забавно слышать из уст поэтессы или читать из-под ее пера.
А вот пример умелого и тонкого подхода к слову, к аллитерациям, к тайнам звукописи, без которых можно обойтись, но если они есть, то стихи начинают напоминать не просто букет цветов, но букет, окропленный утренней росой, от которой возникают бриллиантовые подвески:
…………………………..
Цветы осенние свежи,
И те, и те свежи, и эти.
Ты воедино их свяжи,
Красивой лентой всех свяжи,
В своих стихах, в своем сюжете.
Или вот еще одна веселая Нина Краснова:
Где Краснова? Вот она!
Здесь Краснова снова.
Выпью красного вина
За тебя, Краснова!
А вот пример чистой, необыкновенно красивой поэзии как по написанию, так и по замыслу:
……………………………………
Но спасибо, что вы не просили,
Ни о чем не просили меня
И не звали в траве посидеть, поваляться…
Мне пришлось бы упрямой сделаться враз,
И пришлось бы сопротивляться,
И пришлось бы обидеть вас.
Сугубо женские стихи Нины Красновой исполнены в строгой классической манере, придающей стихам некую таинственность, которая достигается не прямо направленным взглядом на волнующие поэтессу тему, а через отражение в зеркале поэзии серебряного века. И лексика, и предметы, окружающие героиню, говорят об этом:
Нарушена жизни уравновешенность,
Потеряно с правой руки кольцо…
Люблю и душу вашу, и внешность,
И очень светлое ваше лицо.
………………………………..
Я по вас извелась, истомилась.
Грущу, головою к стене приклонясь.
Подайте любви мне, сделайте милость,
Будьте ко мне снисходительны, князь…
Сюда я бы отнес стихи «Наяда», «Плач по сломанному каблуку», «…У трамвайной линии я тебя целую», «Знаешь, ты похож на принца», «Вы снитесь мне какую ночь», «Плач по рыцарю сердца» и др.
От них становится тепло, там теплота выделяется от работы души, как от работы двигателя внутреннего сгорания. Такова Нина Краснова. Она разнообразна, но не разнолика; она разбросана в материале, но собранна в своих мыслях и устремлениях; она впадает в тоску, в хандру, в эйфорию, но не впадает в крайности, когда одиночество или неудачи могут подтолкнуть к увлечению алкоголем: мы знаем немало примеров, когда этим недугом заболевали поэтессы. Нина молодец в этом отношении, потому что она настоящий творец, самодостаточный, умеющий найти свое место под солнцем, несмотря на то, что в последние годы совершенно невозможно найти хоть какую-то толику справедливого отношения в толстых журналах, хоть какое-то уважительное отношение в средствах массовой информации. Теперь журналисты вообразили себя четвертой властью и никак не могут насладиться всласть этой самой властью. К писателям, а особенно к поэтам, у них отношение крайне неуважительное. Они словно бы мстят за былое влияние поэтов и писателей на читательские массы. Но они не учитывают того, что творческие люди все равно сохраняют влияние, потому что они способны создавать миры, а не показывать в лоб убогость жизни одних и пустую, но роскошную жизнь других людей.
Во все это душа не желает ввязываться, чтоб не увязнуть; она страдает, томится, в результате чего появляются новые стихи, новые откровения, происходит рождение слова, от которого, может быть, отмахнутся неблагодарные современники, но от которого не откажутся благовоспитанные потомки:
Куда меня везет речной трамвай?
Меня с моей душевной новой травмой,
Меня со всеми внутренними травмами.
Вдоль берегов крутых, укрытых травами,
Куда меня везет речной трамвай?..
В прежние времена поэты шумно заявляли о себе, являясь в литературный мир со своими манифестами, с эпатажем, с необычной экспрессией, словом, как юный Шиллер и К*, начиная «с бури и натиска». Нашему поколению семидесятых предшествовали громкоголосые «шестидесятники», которым уделялось все внимание прессы и телевидения, доставались все поездки за границу и многое другое, без чего чахла и оставалась вне поля зрения наша литературная поросль. Все внимание на самых заслуженных или самых громкоголосых. Теперь и того не стало. Там хоть была возможность чего-то дождаться, теперь же и ждать нечего.
Вероятно, все это и побудило яркого и неуемного человека, каковым оказался Юрий Кувалдин, создать свое издательство, открыть свой журнал «Наша улица». Вот он положительный момент э т о г о времени. Необыкновенно одаренный, он еще и талантливый организатор, сумевший сплотить всех страждущих и не лишенных божьей искры людей. Честь и хвала Создателю! Так или почти так, наверное, подумала или сказала себе Нина Краснова, когда познакомилась с этим человеком. От него и начинается ее новая полоса творчества, вобравшая в себя журналистскую деятельность, редакторские будни, а также работу, связанную с организационными вопросами, с какими сталкивается любое малое предпринимательство. Она не растерялась, не испугалась, а засучила рукава и стала активной помощницей Юрия Кувалдина в столь важном и ответственном деле, как работа в журнале. Это только укрепило ее силы, резко увеличило ее творческий багаж, обогатило знаниями и кругом общения. Вспоминаются хрестоматийные строки Владимира Маяковского «Если в небе зажигаются звезды, значит это кому-то нужно…» Если есть написанное, и этого творческого багажа достаточно много, значит, найдется, куда и как это пристроить. Не надо унывать, не надо вешать носа. А Нина так и поступала во все времена. Когда-то она написала свое эпатажное стихотворение, где фигурируют строки:
«Москву не просто удивить,
А я попробую!»
Она сказала в меру вызывающе и одновременно в меру скромно, о чем свидетельствует последнее слово «попробую». Ее судьба мне отчасти напоминает судьбу поэтессы Ксении Некрасовой. У нее тоже не все складывалось безоблачно: тоже многие восторгались ее стихами, а реально помочь не очень-то желали, хотя творчество ее действительно заслуживало высокой оценки.
Ксения Некрасова никогда не сетовала на судьбу, какая бы она ей ни досталась. А Нина Краснова пошла еще дальше: она остается благодарной любому отрезку судьбы, в котором ей довелось повстречать достойного человека. И она благодарит от души, пусть даже запоздалыми цветами:
ЦВЕТЫ ЗАПОЗДАЛЫЕ
Сергею Поликарпову
Я в «слюду», в целлофан завернула цветы,
Красно-розовые пионы.
Были чувства во мне и чисты и святы,
И нежны, как пионы оны.
Ничего не сказав никому, никому,
Носом в душу свою не влезая.
Я пошла без дорог, по сугробам к нему,
По колени в снегу увязая,
Вся белее офсета, белее белил,
Но с тоскою-то вдовьей.
Он меня как весну, как веснянку любил
И Рязаночкой звал Авдотьей.
Был бы парнем, заслал бы ко мне сватОв
И меня бы сосватал, милку.
Я ему никогда не дарила цветов.
Вот принесла, на могилку.
Вот как замыкается ее книга, взявшая название этого стихотворения, пусть не программного, но важного по своей альтруистической сути, которая проявилась в чувстве благодарности к тем, кто понял и поддержал ее в трудную минуту, кто сумел сохранить дружбу и в последующие годы.
Читатель вправе спросить с меня за то, что я представил Нину Краснову только с положительной стороны, можно сказать, обсахарил ее, нигде не затронув ее творчества критическим взглядом. Я знаю ее слабости, я вижу огрехи Нины, фактические неточности, как, скажем, она приписывает строки «до тридцати поэтом быть почетно, и срам кромешный после тридцати» Николаю Заболоцкому, хотя их автором является Александр Межиров. Но я не указываю читателю на эти промахи, поскольку исхожу из того принципа, что друзья должны говорить слова добрые, а плохие и без того скажут враги.
И вот теперь, когда Нина одолела еще один рубеж в своем творческом становлении, вполне можно сказать, что ее «проба» удалась, что она способна удивить не только Москву, но и ту же Рязань, тот же Париж и тот же Рим. Пусть берут и переводят, а потом восторгаются, удивляются. Пушкин, который никогда не бывал за границей, теперь в виде памятника прибыл в Рим, и наш мэр Ю.М. Лужков читал стихи классика на открытии памятника. Есть бронзовый Пушкин и в Париже, может быть, и до Америки доберется; какие его годы, если учесть, что Гомеру две с половиной тысячи лет, а Омару Хайяму - семьсот…
Недаром любой великий поэт обращен лицом к людям, а помыслами своими - к вечности.
